— Прости меня, мамочка, если сможешь, — шепчу я, глотая слезы и молю об одном, чтобы женщина, лежащая на больничных простынях, очнулась и услышала меня. За моей спиной, переминаясь с ноги на ногу, стоит отец. Он очень постарел за эту неделю, я опасаюсь, что он окончательно потерял рассудок и плохо понимает происходящее.
— Мамочка, ты меня слышишь? Это я, твоя любимая доня, — целую я холодную ладошку и в ответ слышу еле уловимое пожатие.
— Донечка, не плачь, — выдыхают посиневшие губы, — Все хорошо, милая. Отец здесь? Береги его, он у тебя славный.
Я слышу за спиной хлюпанье и догадываюсь – плачет отец. Он так и не отважился подойти к постели женщины, которая много лет любила его.
Я рано лишилась матери, ее не стало когда мне едва исполнилось десять лет. Отец и раньше не отличался сильным характером, а после ухода мамы, стал напоминать беззащитного растерянного ребенка. Сердобольная соседка, которая приходила к нам готовить обеды, как-то раз вечером завела с отцом разговор.
— Тебе, Михалыч, хозяйка в доме нужна. Светлана померла, а у тебя на руках дочка. Знаю я одну женщину, своей семьи у нее нет, зато баба она душевная и домовитая.
— А Ксюшенька как же? Она мамочку свою любила и помнит ее, — вздохнул отец, поглядывая на дверь моей комнаты. Он думал, что я сплю, а я все слышала и уже тогда возненавидела незнакомую женщину, которая могла занять место мамы.
— Мачехи разные бывают, — не унималась соседка, — А Антонина своих детишек иметь не может, вот и станет твоя Ксюша ей заместо дочки…
Отец думал не долго, уже на следующий день соседка заявилась к нам в гости с этой женщиной. Антонина оказалась немного полноватой, но милой и приятной, особенно меня поразили ее глаза, в которых притаилась грусть. Она робко присела на краешек стула, и как-то виновато посмотрела на меня, словно извиняясь за вторжение.
— Ну, что, Михалыч, знакомься, а я пока пойду чайник поставлю! – распорядилась соседка и позвала меня на кухню, — Ты, Ксюша, отцу не мешай. Вижу я, как ты нахохлилась, но с Антониной вам будет хорошо.
— Нам и так с папой хорошо, — буркнула я, — И нам никто не нужен!
В тот вечер я вела себя, как пай-девочка: поставила на стол изящные чашечки из хрупкого фарфора, положила белоснежные салфетки и даже заставила отца надеть костюм и сама повязала ему галстук. Соседка по наивности подвоха не заметила, зато Антонина сразу все поняла. Я же хотела ее унизить, показать, что мы с отцом культурные, а она – неотесанная деревенщина, и что в этом доме ей не место.
Но отец был просто очарован и пошел провожать Антонину. Вернувшись через два часа, он виновато потупил глаза и спросил, — Правда, Антонина совсем не похожа на маму? Но мне кажется, что она хорошая.
Я притворилась спящей и ничего не ответила.
Прошла неделя, Антонина больше не появлялась в нашем доме, но по счастливому блеску в глазах отца я догадалась – они встречаются тайком. И я решила, что хитрая женщина действует за моей спиной, а отец слишком наивен, чтобы увидеть это.
Однажды у меня были занятия по музыке. Я совершенно не могла играть, поскольку в голове вынашивала план действий. И тут меня осенило: моя учительница тоже одинока, но она лет на десять моложе Антонины, и вообще чем-то похожа на мою маму. Дня через два я сообщила отцу:
— Ирина Юрьевна просила, чтобы ты зашел завтра после урока. Откуда я знаю, почему!
А учительницу перед уроком я предупредила, что сегодня придет отец.
— Он немного странный после ухода мамы, но вы не обращайте внимания. Он очень обо мне беспокоится, мы же теперь одни с ним.
Отец вернулся вечером, тихо прошмыгнул на кухню, кому-то позвонил, а потом позвал меня ужинать.
— Ирина Юрьевна очень тебя хвалила, — отец странно покраснел и виновато улыбнулся, — А я пригласил ее завтра в гости.
— Кого? – я сделала вид, что не понинаю.
— Ирину Юрьевну. Как думаешь, я правильно сделал?
Антонина была забыта, ее место заняла моя учительница, а вскоре она переехала к нам. Ирина не торопилась оформлять отношения с отцом. Она оказалась плохой хозяйкой, отец вечно ходил в грязных рубашках, питался всухомятку, но, кажется, был счастлив.
Зимой он угодил в больницу, обострилась язва. Ирина ни разу не навестила отца, она даже меня в упор не замечала. Мне приходилось врать отцу, придумывать всякие причины, чтобы оградить его от лишних волнений.
К весне отец вернулся домой постаревший и такой беспомощный, что Ирина, глянув на него, тут же собрала вещички и без объяснений улизнула. Больше я ее не видела…
Отец воспринял ее уход равнодушно, ходил на работу и вечерами молча сидел перед телевизором. Лишь редкие телефонные звонки выводили его из оцепенения. Но, судорожно приложив трубку к уху, отец звал меня и, понуро опустив голову, плелся обратно к креслу.
Я никогда не видела, чтобы отец приносил домой продукты, но наш холодильник всегда был полон. Отец объяснял – он дает деньги соседке, а та покупает, что нужно, готовит и прибирает. Ведь у меня экзамены на носу, нужно думать о поступлении. Я и не возражала. К тому же, у меня появился любимый парень, я всерьез занялась рисованием и мечтала стать модельером. Мой день был расписан по минутам, я появлялась дома лишь поздно вечером, а отец снова ожил, даже пополнел слегка и уже не помышлял о знакомствах с женщинами. Наша маленькая семья казалась мне самой дружной и счастливой.
Однажды в магазине я встретила Антонину. Она очень смутилась, хотела прошмыгнуть мимо, потом не удержалась и спросила:
— Как твой отец? Он здоров?
— Не волнуйтесь, об отце есть, кому позаботится. Я вижу, и вы не плохо живете, — я многозначительно глянула на ее сумки и презрительно улыбнулась.
Отцу я ничего об этой встрече не сказала, мне показалось, что Антонина за эти годы превратилась в полное убожество и начала выпивать. Как-то подозрительно она шаталась, когда уходила, согнувшись в три погибели под тяжестью двух увесистых сумок.
Вступительные экзамены я с треском провалила, но отцу сказала, что учусь на заочном отделении, в надежде, что на будущий год обязательно поступлю. Подруга устроила меня уборщицей в свою контору, по утрам я бегала на работу, а вечера проводила с любимым парнем. Мы планировали пожениться через год, но, когда я сообщила, что беременна, он посоветовал сделать аборт…
Делать аборт было поздно, и я решила уехать в другой город, там родить и оставить ребенка. Возможно потом, когда я встану на ноги, я заберу его и буду воспитывать одна. Я надеялась, что и отец к тому времени окрепнет и простит меня. Мне легче было отказаться от ребенка, чем потерять единственного дорогого человека.
Когда мне показали недоношенного и синюшнего малыша, я даже обрадовалась – такого внука отцу точно нельзя показывать. Да и я, восемнадцатилетняя пигалица, вряд ли смогу выходить этого заморыша.
— Уберите это, — заорала я на акушерку, которая пыталась пристроить малыша к моей груди, — Что я должна подписать и когда меня отпустят домой?
Через неделю я снова вернулась на работу и никто ни о чем не догадался. А еще через месяц с отцом случился инсульт. От горя я почти сошла с ума, дни и ночи проводила возле его постели, пока однажды не грохнулась в обморок.
— Ксюшенька, очнись, донечка моя, открой глазки, — причитал надо мной женский голос. Я с трудом открыла глаза и увидела Антонину.
— Что вы здесь делаете? Убирайтесь! Мой отец вас не любит, уходите, — прошептала я и снова перед глазами все закрутилось.
Очнулась я дома. Рядом сидела соседка, которая объяснила, что у меня был обычный обморок от переутомления. Спросить про Антонину я не решилась, мало ли, что может показаться в бреду.
Отец провел в больнице три месяца, потом я отправила его в санаторий и совсем забыла про Антонину. Целый месяц я делала ремонт в квартире, наводила порядок и всячески пыталась уйти от грустных мыслей. Прошлая любовь, роды, ребенок – все осталось в прошлом. Мне хотелось строить планы на будущее, поступить в интститут, окружить заботой отца и навсегда забыть прошлое.
После санатория отец еще месяц провел дома, но я уговорила его отказаться от услуг соседки. Я сама осваивала премудрости хозяйства, вечерами мы вдвоем смотрели телевизор, по выходным выезжали на природу. Казалось, все наладилось, я даже встретила новую любовь и, наконец, сдала вступительные экзамены.
Как-то вечером, идя домой с занятий, я встретила Антонину. Она меня не заметила, неторопливо шла по улице, толкая перед собой каляску.
— Ничего себе! – подумала я, — А говорили, что детей у нее нет. Откуда же внучок нарисовался? Или все же сама умудрилась родить на старость лет?
Я опрометью бросилась домой, чтобы рассказать отцу новость. Но возле подъезда налетела на соседку, ту самую, которая много лет назад пыталась свести Антонину с моим отцом. Вот на кого я выплеснула весь свой гнев!
— Чтоб вашей ноги больше не было в нашем доме! – крикнула я, — С кем вы хотели познакомить моего отца? С этой Антониной? Я только что видела эту мадонну с младенцем! Это из-за вас мой отец чуть не умер…
— Уймись, дурочка, — соседка презрительно прищурилась и плюнула мне под ноги, — Да, если бы не твой отец, я бы близко к вашей двери не подошла! Чуть не помер, говоришь? Да, ты бы сама померла, если бы не Антонина! С коляской ее увидела, а что за ребенок в коляске, ты не разглядела? Кыш отсель, кукушка! Видеть тебя не хочу…
Соседка махнула рукой и ушла, а я медленно сползла по стеночке прямо на холодные ступеньки. Не помню, сколько я так сидела, но вскоре опять услышала над ухом знакомый голос:
— Ладно уж, заходи, горемыка. Молодая ты еще, мозгов своих, видать, не нажила. Все расскажу, а там сама решай…
И рассказала мне соседка всю правду: как приходила Антонина тайком, когда никого дома не было, варила и прибирала, продукты за свои деньги покупала, чтобы мы с отцом ни в чем не нуждались. Слезно просила соседку ничего не рассказывать, потому что девочка
(дочка любимого мужчины, я, стало быть) ее невзлюбила. Как навещала Антонина отца в больнице, а потом, когда я дни и ночи там проводила, она под окнами стояла и платила санитарочкам, чтобы за больным самый лучший уход был.
И про беременность мою Антонина с самого начала знала, ее подруга в консультации работала, где я на учете состояла. Следила за мной, переживала очень и малыша моего она усыновила. Я считала Антонину старухой, а ведь ей всего сорок семь лет. Почему она все скрывала и отцу не открылась? Боялась, что не переживет он такой сюрприз от родной дочери. И надеялась, что я одумаюсь, вспомню о ребеночке и прощу ее за хитрость эту.
Я сама призналась отцу во всем, поехала к Антонине, привезла ее и малыша домой. Но их счастье продолжалось не долго, всего пять лет.
Теперь я сижу рядом с этой женщиной и молю Бога, чтобы он сохранил ей жизнь. Я готова свою жизнь отдать, лишь бы Антонина открыла глаза и сказала, что прощает меня.
Только с ней мой отец был по-настоящему счастлив и уверен в себе, а теперь он снова превратился в растерянного и беспомощного мальчика. Я знаю, такой женщины он уже не найдет. Если бы не Антонина, и у меня не было бы счастья, моего сынули, моей кровиночки…
— Мамочка, прости меня, если сможешь, — не уставая, повторяю я, надеясь на чудо…