В свои «под шестьдесят» моя соседка, назовем ее Анна Петровна, была вполне энергичной женщиной. Не без своих болячек, конечно, но и не развалина. Всю жизнь Анна Петровна много и тяжело работала, но даже на пенсии устроилась консьержкой в элитный дом. Соседка мне нравилась, поэтому мы часто проводили время в приятных и полезных беседах.
В небольшой двухкомнатной квартире всегда пахло пирогами и было так уютно, что уходить из нее и правда не хотелось. А все для сына, в котором она души не чаяла.
Кроме Костика больше у Анны Петровны никого больше на свете не было. Муж давно умер, а троюродная сестра где-то во Франции не в счет. А вот сыном она искренне гордилась, я это видела.
Костя и правда был всем хорош: высокий блондин с голубыми глазами и длинными, загнутыми словно у девушки темными ресницами. Он что-то закончил и где-то работал, но Анна Петровна утверждала, что у него самые радужные перспективы.
Единственно, ее смущало, что в свои тридцать сын никак не женится. Девушки за ним табуном бегали, но он как-то все выбирал, присматривался. Но в последнее время Анна Петровна заметила, что у сына явно кто-то есть: на ночь редко приходит, глаза сияют и вообще весь какой-то торжественный, словно выиграл самый главный приз в своей жизни. «Зацепило! — екнуло сердцу Анны Петровны. — Скоро у меня будет еще и дочка».
И вот настала пора знакомства. Все утро Анна Петровна прихорашивалась, бегала ко мне то за солью, то за перцем. В ее жизни наступали воистину грандиозные перемены!
А поздним вечером рыдала на моей кухне: «Оленька, она же на десять лет старше его! На десять, понимаешь!». В общем, оказалось, что сын Анны Петровны женится на сорокалетней разведенной женщине, правда, без детей. Симпатичной, стройненькой, но себе на уме и с большим гонором».
«Ты бы видела, как Костик перед ней прыгает, — жаловалась Анна Петровна. – А она то губки надувает, то приказывает, то… Тут Анна Петровна не выдержала и снова зарыдала.
Я как могла утешала ее, а сама с улыбкой думала, что все свекрови одинаковы, и моя такая же. Ну не хотят они с сыновьями расставаться. А что разница в возрасте, так в жизни всякое бывает. Хотя Костик, конечно, тот еще идиот.
На скромную свадьбу я не ходила, да и не звали меня. Невестка Люда переехала к мужу и стала Анна Петровна жить с молодыми. После этого дом мой превратился в исповедальню, а я – в жилетку для слез.
Все шло совсем не так, как мечтала Анна Петровна. В первый же день невестка четко обозначила свои порядки, освободив две полки в холодильнике себе и вставив в свою комнату замок. При этом она не особо церемонилась с хозяйкой, сказав, что раз уж они вынуждены жить вместе, то надо сразу расставить все точки над «i». Анна Петровна поплелась в свою комнату и до ночи смотрела какой-то дурацкий сериал по телевизору, который ей туда перенес сын.
Утром она вскочила: «Надо нажарить блинчиков. Вот встанут, а тут с пылу- жару».
Повеселев, Анна Петровна принялась за дело. И, когда горка румяных оладьев выросла на тарелке, пошла будить молодых.
Но недовольная невестка, затягивая кушачок на кружевном халатике поморщилась: «Блины? Да это же убийство для фигуры. И вам не советую. Нет, мы их есть не будем. Да, Костик?». Костя покраснел, но согласно закивал. Будто и не лопал по утрам целыми тарелками нехитрое яство. На мать он не смотрел. Кто в доме главный уже и так было ясно.
Через три недели невестка вообще перестала разговаривать с Анной Петровной. На все вопросы она просто не отвечала и даже если находилась на кухне старалась сделать вид, что Анны Петровны здесь не существует.
Та пыталась поговорить с сыном, но услышала неожиданное: «Мать, ну она беременная, нервничает. Ты уж постарайся пореже по коридору ходить, чтобы ее не травмировать». При этом глаза у сына были синие-пресиние, но смотреть на мать он не решался. Или просто не хотел. Ему хотелось к жене, к ее кружевному халатику и мягким обнимающим рукам.
И тут Анна Петровна не выдержала и высказала все, что накопилось за это время. Она надеялась: поймет. Ну мать же все-таки, не чужая. А он не понял. И обиделся. За жену.
После этого они стали жить как чужие. Анна Петровна сидела в своей комнате и, выждав, когда все улягутся, перебежками пробиралась на кухню или в туалет. Было горько. Так горько, что сердце порой, бухая, неслось вскачь, а то словно замедлялось и тогда ей казалось, что она парит в густом тумане. Но никому до этого не было дело. У них были свои проблемы – Людмиле подходил срок рожать.
И тогда она засуетилась. Купила у меня коляску, благо мой сынуля уже из нее вырос. И одежки тоже купила. И надеялась, что вот родится внучка, и все станет на свои места. И невестка вдруг поймет, какой хороший и добрый человек с ней рядом. И сядет, и поговорит, и… Перебирая детские вещички, она мечтательно улыбалась.
Внучка родилась крепенькой. Коляску и вещи родители приняли. Но к ребенку невестка не подпустила. «Инфекция!» — она даже соизволила сказать это вслух. А сын? Он был рад и, казалось, ничего не замечал.
Ночами Анна Петровна прислушивалась к плачу новорожденной. И представляла, как она выглядит. Может, у нее мои глаза? Или волосы? Спросить было не у кого. Ни сын, ни невестка по-прежнему с ней не разговаривали.
А через три месяца они позвали ее в свою комнату. «Слушай, мать, у нас теперь ребенок и все такое. Тесно. Может, ты хоть год поживешь на съемной? А мы поможем. А к внучке будешь приезжать. Обещаю. Когда захочешь.
И Анна Петровна пошла на съемную. Где-то на окраине. Платит за квартирку сама. Но каждый день, как на работу, она приезжает сюда. Чтобы нянчить внучку, которой уже год. Невестка вышла на работу, а тратиться на няню – дорого. Невестка до сих пор не разговаривает с Анной Петровной. А я не здороваюсь с ними, хотя наши двери совсем рядом. И я знаю, почему так поступаю.