Это нежное прикосновение свежести преследует меня даже во сне. Но откуда взяться в темноте кинозала аромату духов? Аленкиных духов…
Не знаю почему, но сегодня меня потянуло в тот давно забытый старенький кинотеатр на окраине города – так преступника тянет на место, где он совершил преступление. Но я и есть преступник, убивший свое прошлое, и только здесь. Это прошлое словно оживает, и можно, не обращая на одинокие фигурки в пустом зале, закрыть глаза и вспоминать. О чем?..
— Володя, ты все еще ждешь? — доноситься из моего прошлого звонкий голосок, и стройная девушка с косой улыбается мне – молоденькому курсантику в новой, «с иголочки» форме.
—Аленка,— с легкой укоризной говорю я, радуясь тому, что вижу ее.—Я думал, что ты уже не придешь.
—Ну, извини, так получилось.— Ласково говорит она, беря меня за руку и
и заглядывая в глаза. – А ты сам-то не опоздаешь к отбою?
И мы несемся к кассе, чтобы купить билеты, а потом до одури целуемся в последнем ряду, совершенно не обращая внимания на экран. Я вдыхаю нежный запах ее духов, и в меня пронзает острая мысль, что эта девочка с глазами василькового цвета и есть мое счастье.
— Ты поедешь со мной? – жарко шепчу я в маленькое шелковистое ушко.
— Поеду… — она тянется ко мне, еще крепче сжимая мою руку. – Хоть на край света с тобой поеду!
***
Она почти не ошиблась, моя Аленка, когда говорила про край света.
Служба офицера-ракетчика забрасывала меня в такие «медвежьи углы», что любой районный городок, отстоящий на 200 километров от нашей очередной «точки» казался центром вселенной.
Огороженная «колючкой» территория со спецпропусками, крохотная комнатка в офицерском общежитии, вода из колодца, кино по праздникам и полная отстраненность от «большого мира».
Аленка сполна хлебнула доли жены военного. Ей, девочке из профессорской семьи, пришлось научиться топить печь, чтобы согреть воду в большом казане и искупать наших детей, привыкнуть к ночным тревогам и вечным ожиданиям мужа, смириться с тем, что ее престижный диплом без дела пылится в шкафу и с том, что жить приходится в крохотной комнатке офицерского общежития.
Но она ни разу не упрекнула меня за такую судьбу. Спокойно, и даже как-то весело, она делила со мной все тяготы нашего неустроенного быта и то, что в нашем доме всегда было светло и радостно, во многом ее заслуга.
***
А где сейчас мой дом? Просторная квартира с европейскими наворотами, да только Аленка никогда не была в ней хозяйкой. В квартире этой царствовала другая женщина — яркая, молодая, красивая. А Аленка, она осталась в прошлом. В том прошлом, неясную тень которого я сегодня ищу в темном зале.
—Ну, что Володька, поработать не хочешь?—рокочет в телефонной трубке бодрый басок.
Мне сорок пять, я только что вышел в отставку и осел с семьей в столице, не зная, куда приложить свои силы. Я почти в панике, как вдруг этот спасительный звонок от бывшего командира с предложением солидной должности в очень солидной фирме.
—Приходи, — по-отечески говорит Олег Александрович. – Мы своих, ракетчиков, не бросаем…
Еще один туманный наплыв, и вот я уже в большом, красиво обставленном кабинете. Украдкой я поглядываю на своего благодетеля, отмечая про себя его дорогие туфли ручной работы, хорошую стрижку, брюки « в стрелочку»… Нет, не растерялся Александрович на «гражданке», в отличие от многих…
—Олежка, ты не забыл, что обещал? – в кабинет просачивается тщедушное белокурое создание и нахально плюхается прямо на ручку кресла моего будущего шефа.
Я оторопело смотрю на нее, ожидая, что мой бравый командир одернет нахалку. Но он, чуть стыдясь меня и в то же время гордясь тем, что обладает столь юным существом, расплывается в глупейшей улыбке:
—Конечно, милая, я все помню…
Существо капризно надувает губки и грациозно выпархивает за дверь.
— А как же Мария Александровна. – Не удерживаюсь я. – Она же с вами всегда была, по всем гарнизонам.
— А… Проехали. – морщится шеф. — Старую гвардию побоку! Да у нас все, кто со мной начал работать, жен сменили. Сам понимаешь, положение обязывает.
Да и ты не теряйся!
— Все, супер-модель себе отхвачу! – угодливо поддакиваю я начальству, презирая себя за подобострастный смешок, вырвавшийся у меня помимо воли. Прости, Аленка, прости! Разве я могу променять тебя на кого-то еще?
***
Включается свет, хлопают кресла встающих зрителей, но я продолжаю сидеть на месте. Как бы я хотел вырезать эти кадры из своей жизни…
Изящная блондинка с наманикюренными коготками, многозначительно улыбается мне, подавая чашечку кофе. Это моя секретарша – Виктория.
У Виктории точеные ножки и аппетитный бюст и вообще она вызывающе красиво. Но я держусь.
— Ну, ты и тюлень! – удивляется при встречах шеф. – Такая баба на тебя запала, а ты как отмороженный. А что, может, службишка наша бывшая ракетная знать о себе дает? Он заговорщически мне подмигивает и скабрезно улыбается.
Мне хочется заехать ему в улыбающуюся рожу, но я мямлю о том, что женат. — Ну и что? – насмешливо фыркает Олег Александрович. —Все мы были женаты. А сейчас самое время пожить, пока в руках деньги и власть. И, заметь, никто к парторгу не потащит и звездочек не лишит. Ну, не будь дураком!
Пленка прокручивается чуть вперед. Что сейчас мне покажет мой незримый киномеханик?
А-а-а, да это я лежу на диване. С Викторией. Запах ее духов кружит мне голову, тонкое гибкое тело мнется в моих руках, как пластилин. И я, с упоением изголодавшегося волка, впиваюсь в ее горячую плоть, понимая, что назад пути нет…
А это тоже я, неделю спустя. Я стою перед Ленкой и «деревянным» языком произношу жестокие слова:
—Извини, но я полюбил другую…
Лицо жены некрасиво морщится, она бледнеет, отшатывается и тихо оседает на диван.
—Ну, скажи, что-нибудь! Не молчи! – кричу я.— Мы же с тобой двадцать три года прожили, детей вырастили. Неужели тебе все равно?
— Делай, что хочешь, только оставь меня в покое.—мертвым голосом шелестит она.
***
— Мужчина, сеанс закончился. Вам плохо? – передо мной стоит седенькая билетерша, с сочувствием глядя на меня.
— Нет, — с натугой говорю я, — мне очень хорошо. Очень! Вот деньги за… следующий сеанс. Пожалуйста, купите мне билет…
Она отходит, недоуменно пожав плечами, а я, дождавшись темноты, снова
Смотрю свой «фильм».
Вероника пьет кофе на нашей только что отделанной кухне и, забавно скривив хорошенький ротик, кокетливо ноет:
— Милый, а как же шубка?
— Через месяцок, малыш, хорошо? –Я чмокаю ее в тугую щеку и раскрываю газету.
— Не хочу через месяц, мне сейчас надо. Вон Ирке муж купил норковую, а мне что, в овечьей ходить? – она барабанит холеным пальчиком по столешнице, шелковый халатик, словно ненароком, сползает с ее плеча. – Котик, ты что, не любишь свою женушку?
— Ну ладно, сдаюсь я. – Только учти, это последние деньги, пока еще новые придут…Мне неприятно, когда она жадно и как-то очень деловито пересчитывает купюры, но слова « Иди сюда, котик», заставляют забыть меня обо всем на свете.
***
Жестокий мне сегодня киномеханик попался. Ладно, пусть крутит. За что меня жалеть?
Я сижу напротив Вероники, самозабвенно воркующей с подругой о каких-то сапожках, и со злостью в который уже раз думаю думаю: «И откуда у простой девчонки с рабочей окраины столько спеси и высокомерия? О чем с ней вообще можно говорить? О тряпках? О ее подругах?»
С Аленкой мы могли часами говорить обо всем на свете. И молчать – каждый о своем. Но сколько же было родного, теплого в этом молчании! И я понимаю, что ничего общего с этой размалеванной куклой у меня нет: ни воспоминаний, ни интересов, ни… любви.
Хлопнув дверью, я ухожу спать в гостинную и лишь запоздалое : «Котик, ты куда?» эхом разносится по холодным и пустым для меня комнатам.
***
Всю ночь я ворочаюсь, стараясь унять расшалившееся сердце, и вдруг страшная догадка осеняет меня: «Да это же шеф мне Веронику подложил. Решил, что одних денег мало. Чтобы молчал, закрывая глаза на его грязные делишки, и послушной марионеткой делал то, что ему нужно. Иначе к чему такая щедрость? Какой же я глупец!»
А это уже утро следующего дня. Я стою напротив этого человека и, не стесняясь в выражениях, выкладываю все, что о нем думаю. Он багровеет, раздувается, как жаба и орет: «Вон!!! Чтобы и духу твоего здесь не было!»
Я четко, по-военному, разворачиваюсь на каблуках, чтобы уйти отсюда навсегда. В спину несется: «Если пикнешь что – не жить тебе!», но мне хорошо, я будто возвращаюсь к себе… прежнему.
Вероника тоже кричит, но мне даже весело.
—Такую работу потерять! – визжит она — Как ты будешь меня прилично обеспечивать?
—Вот сама на нее и заработаешь! — я смотрю в ее чужое лицо и недоумеваю:
неужели она казалась мне красивой? Что я нашел в этой жадной бабе
с выпученными глазами и острой, как у хорька, мордочкой?
—Я то заработаю, а вот ты — сдохнешь под забором! Но квартирку я у тебя отсужу! Вот увидишь! — дверь хлопает, и слышно, как по лестнице пулеметной дробью стучат ее каблучки. Что ж, скатертью дорога…
***
Девушка в последнем ряду приглушенно смеется, но я уже не здесь, в этом темном зале, я в осеннем лесу, куда мы всей семьей отправились за грибами. «Поиграем в разбойников!?» — то ли спрашивает, то ли предлагает Аленка – ей очень идет оранжевая курточка. И вот уже ребятишки, радостно крича «нападают» на нас, а мы в «испуге» убегаем и прячемся, украдкой успевая поцеловаться.
Эй, механик, еще! Ну, пожалуйста, что тебе стоит?
Образ девушки с косой и глазами василькового цвета туманится, плывет. Но ее место занимает другая, повзрослевшая Аленка – женщина, с которой прожил столько лет. Немного застенчивая, добрая улыбка, пышная, чуть припорошенная сединой челка, задорные морщинки у глаз… И этот, такой знакомый аромат ее духов… Господи, как же я мог, как посмел предать самого близкого человека на земле!
Я решительно встаю, и ноги сами несут меня к знакомому дому. Солнечный лучик лукаво подмигивает мне: «Смелей!». Но мне страшно. Руки мои трясутся, когда я нажимаю кнопку звонка.
Дверь распахивается, и на пороге Аленка. Я молча захожу и иду в знакомую до мелочей комнату, вдыхая по пути родной запах своего дома.
— Плохо?— вдруг спрашивает Аленка и внимательно смотрит на меня. Я подымаю свою понурую голову и вижу в ее удивительных глазах… Нет, еще не прощение, но такое понимание, что голос перестает меня слушаться.
Я плачу первый раз в своей жизни, а она гладит меня, словно нашкодившего мальчишку, по седой, глупой голове и тихо шепчет: «Не надо, родной, не надо, миленький. Мы сильные, мы справимся с этим. Слышишь?
Я утыкаюсь в Аленкино плечо, вдыхаю нежный аромат ее духов и понимаю, что даже если она никогда не простит меня, я все равно ее не отпущу. Я буду спать на коврике около ее двери, буду, как милости, молить лишь о взгляде, я все сделаю, лишь бы ей было хорошо. И детям.
— Папка вернулся! – звенит голосок дочери. Сын басовито покашливает у двери, не решаясь подойти. Солнечный лучик вспыхивает в Аленкиных волосах, окружая ее голову золотистым нимбом, и я понимаю, что наконец-то вернулся к себе. Навсегда.