— На секунду ей показалось, что она парит в виртуальной реальности, но стоит лишь нажать копку, как кошмар растворится, исчезнет навсегда. И больше не будет этих задернутых штор, опрокинутых бокалов с мерзкой зеленой жидкостью, не будет смятых простыней, еще источающих аромат любви. И обнаженного мужского тела, тесно прильнувшего к другому, ее мужа, тоже не будет. Тогда она, обычная тридцатилетняя женщина даже и представить себе не могла, что когда-нибудь станет убийцей.
— С добрым утром, доченька, пора начинать новый, счастливый денек! — сколько помнила себя Наташа, мама всегда будила ее такими ласковыми словами. Но счастья ни этот, ни следующий, ни еще какой-то день явно не предвещали, потому что надо было опять тащиться в школу. Туда, где ты почти пария, с которой никто не хочет сидеть. Туда, где мальчишки отпускают колкие шуточки тебе вслед, а учителя грубо распекают за малейшую промашку. В общем, не человек, а так, ходячее недоразумение. А что рассчитывать на большее, если из зеркала на тебя смотрит худенькое угловатое существо с тонкими плеточками рук, нелепо торчащих из рукавов большого, купленного на вырост платья? Если тупо молчишь у доски с хитроумными формулами и съеживаешься от малейшей опасности. Ходишь бочком, смотришь исподлобья и вообще стараешься быть как можно незаметней. Мышка, да и только. Когда было особенно горько, Наташа доставала из клетки купленного на рынке маленького мышонка, нежно, заглядывала в черные бусинки глаз, гладила бархатистую шерстку и шептала: «Мы с тобой одной крови — ты и я». Две серые мышки, вынужденные влачить нелепую, непонятно для чего предназначенную жизнь.
Кто знал, что все так изменится? В техникуме, куда Наташа поступила стараниями все той же мамы, она с удивлением заметила, что с ней хотят дружить. Да и зеркало уже показывало совсем иную картину: подростковая угловатость сменилась изящными формами, а тощий хвостик, правда, не без усилий парикмахера, превратился в пышную гриву немного вьющихся волос. Какая там мышка! Наоборот, яркая, уверенная в себе девчонка, способная вскружить голову не одному парню.
Но… то, детское, почему-то не уходило, и порой ей казалось, что обман раскроется и все поймут, что перед ними не гордая красавица, а обычная серая мышка. А разве можно любить такую? Поэтому и боялась влюбиться, гнала от себя любого, кто вызывал необычный интерес. Уже и техникум закончила, и институт, и в банке крупном начала работать, но своего единственного так и не встретила, решив, что все эти вещи не для нее.
Он появился в хмурый дождливый день, но все равно это была как в сказке.
— Влад, — взгляд парня, стоящего у окошечка ее парня был настолько внимательным и добрым, что она смутилась, вспыхнула и уже хотела отшить наглеца. Но, предваряя резкий ответ, он, все также глядя на нее, весело добавил? «А вы — Наташа». Я тут к вам как на работу хожу… И разве можно было оттолкнуть его, в чьем взгляде она прочла такое понимание, такое желание вызволить заколдованную принцессу из противной мышачьей шкурки? Стоя среди мерцающих огоньков свечей, высвечивающих суровые лики святых, она знала, что прошлое ушло навсегда. И еще то, что впервые за свою жизнь поверила, что больше ей никто не сделает больно.
Первая брачная несколько озадачила сдержанностью возлюбленного, искусными, но бесстрастными его ласками. Но Наташа, быстро войдя в роль жены, сначала особо не расстраивалась. В конце концов, не в постели главное. Зато Влад такой красивый, и с ним всегда так интересно! Но красотой сыт не будешь. Через пару лет Наташа все же забеспокоилась: неласковый он какой-то, о ребенке и слышать не хочет, вечно в каких-то непонятных командировках пропадает. И с каждой поездки не ей, Наташе, а себе, любимому, привозит то роскошную туалетную воду, то какое-то необыкновенное белье. Ей же в лучшем случае достается вялый поцелуй в щечку и цветочек. Другая женщина? Нет, не похоже. А вот друзей много. Один Андрюха чего стоит! Еще со свадьбы запомнила Наташа его холодный, оценивающий взгляд, злую ухмылку и то, как, отойдя в сторону, Влад что-то горячо доказывал явно взбешенному приятелю. Нет, к числу Наташиных сторонников Андрюху явно нельзя было причислить. Зато Влада к нему как магнитом тянуло — Наташа даже ревновать начала. Особенно когда Андрюху «братки» отделали и Влад чуть с ума не сошел, бегая по два раза на день в больницу. А она, роняя слезы, готовила все эти протертые кашки да пюре, не понимая, как может женатый человек так себя вести. Дружба, как говорится, дружбой, а семья семьей.
Но все шло по-прежнему. То ли муж, то ли сосед по коммунальной квартире, то ли вообще подружка — не поймешь. Правда, деньги приносит, и слова грубого не скажет, с ним интересно поговорить о книгах, о кино. Но… чужой какой-то, далекий. Разве о таком когда-то мечталось? Все чаще накатывалось прежнее одиночество, и в супружеской спальне вновь появилась клетка с серой мышкой, на которую она могла смотреть часами, ведь это опять была сама Наташа неуверенная в себе и, что скрывать, несчастная.
В тот день она пораньше сбежала с работы. Неторопливо зашла в подъезд, долго возилась с ключами и, скинув тяжелые сапоги, в недоумении прошла в спальню, за дверями которой слышалась возня. Как завороженная, женщина смотрела на прекрасную в своей страсти и отвратительную в своей неестественности пару. Но даже сейчас она любовалась мужем, ласкающим Андрюху так, как никогда не ласкал ее, Наташу. А когда осознала, что это такое, комната поплыла перед глазами…
Очнувшись, Наташа непонимающе огляделась. Все прибрано, рядом сидит муж и задумчиво ее разглядывает.
— Прости, Наташенька, что так получилось. Сам хотел все тебе рассказать. Понимаешь, я другой, не для женщин. Думал, с тобой все получится, показалось — полюбил. Но…
— — А его любишь? — имя ненавистного соперника Наташа даже не смогла произнести.
— — Его люблю. Это больше, чем любовь. Пойми, мы с ним одно целое. Если хочешь — разводись, если нет — будем жить по-прежнему. Но ты теперь все знаешь.
Он говорил еще долго, но Наташа больше не могла ни думать, ни говорить, ни слушать. Хотелось только одного — умереть.
Ночью, когда Влад забылся тяжелым сном, она тихонечко пробралась в ванную и, выбрав лезвие поострее, застыла в тяжком раздумье. Миг, и ее больше не будет. И поделом. Таким, как она — романтичным, наивным идеалисткам, не место в этом мире. Но лезвие предательски опускалось, так и не коснувшись голубоватых вен запястья, будто какая-то сила удерживала от рокового шага, отбрасывая обессиленную руку. Наконец, поняв, что убить себя она не в силах, Наташа ощутила странное спокойствие, как будто из нее по капельке выпили все чувства. Единственное, что осталось — это любовь к Владу. Ее мужу, оказавшемуся не принцем-избавителем, а смазливой «дамочкой». И раз умереть не получается, тогда пусть умрет Влад. И сделает это она, Наташа. Собственными руками.
Приняв решение, Наташа почти успокоилась. Утром ровно объяснила Владу, что он свободен. Единственное, что она просит — это подарить ей прощальную ночь. Ведь они все-таки любили друг руга. Говорила равнодушно, но внутри все сжалось от заблестевших радостью мужниных глаз, его небрежного: «Пока».
Вечером его действительно ждал роскошный ужин и красивая, одетая в свое лучшее платье жена. Слушая, как Влад, уже не скрываясь, с упоением философствует об истинной мужской дружбе, она мрачно хлопала рюмку за рюмкой, мечтая о том моменте, когда они отправятся в спальню. Пора.
— Я, конечно, не твой Андрюшечка, — страстно зашептала она, по-настоящему увлекшись игрой — но эту ночь ты запомнишь. Только давай как-нибудь необычно. Помнишь фильм «Основной инстинкт»? Я тоже так хочу. И глаза завяжем, хорошо?
— Может и ножичек еще в кармане прячешь? — пьяно пошутил Влад, но, смутно соображая, что делает, покорно позволил привязать себя к спинке кровати и закрыть глаза белым платком — нестандартность секса он всегда уважал.
Ночь действительно оказалась необычной. Никогда прежде Наташа так истово не любила мужа, словно стремясь навсегда вобрать его в себя целиком, чтобы потом ничего не забыть. Ни этот знакомый, чуть терпковатый запах, ни шелковые завитки на груди, ни руки, бережно обнимающие ее. На секунду мелькнула нежность и мысль, что не надо ЭТОГО делать. Пусть нож так и останется лежать под подушкой, а Влад — живым, хоть и не ее. Но, вспомнилась та отвратительная сцена и откуда-то, из самой души, мозг захлестнула такая волна злости, что Наташа, без колебания, резко ударила ножом в по-детски беззащитную впадинку на шее, которую так любила целовать…
Чуть позже, в полузабытье, она тяжело сползла с кровати и подошла к зеркалу, отбросив спутавшиеся, окровавленные волосы с лица — страшная, постаревшая на двадцать лет женщина с безумными глазами. Что-то еще не сделано. А, мышка… Как всегда нежно погладила мягкую шерстку, прошептав привычное: «Мы с тобой одной крови — ты и я», полюбовалась на доверчивый теплый комочек. Но, неожиданно для себя, резко сжала ладонь в кулак, с недоумением глядя, как по руке течет все та же красная жидкость. Вот и все. Серой мышки больше нет.