Не знаю, для чего я вам это рассказываю. Может, от того, что бессонница замучила. А может, оттого, что захотелось вспомнить мой необыкновенный жизненный вираж. И, не знаю, вспомнить с сожалением или, наоборот, с радостью, что такое у меня было «приключение».
Мне было пятьдесят два года. Я заведовал кафедрой, имел звание профессора в одном из престижных ВУЗов страны и жизнью своей был доволен. Мне нравилось работать с молодежью, нравились их неожиданные вопросы на лекциях, над которыми иногда приходилось ломать голову. И студенты меня тоже любили. Нет, я не был «душкой» и в то же время не «резал» на экзамене за мелочь. Просто относился к ним по-человечески. В конце концов, сам когда-то таким же студентом был. Не уверен, что они меня любили, но, по крайней мере, уважали.
И «тыл» у меня был в полном порядке. Второй, выверенный и продуманный брак — первый, еще студенческий, продлился всего год. А этот получился крепкий, основательный. Со взаимным пониманием и уважением свободы друг друга. Жена, Валерия, работала учительницей в школе. Прекрасная женщина, совершено незлобливого характера, верный друг и помощник по жизни. А еще – отличная хозяйка. Вырастили мы с ней дочь, к тому времени уже обзавелись внуком и зятем, а свободное от работы время с удовольствием проводили на нашей даче, где супруга развела неимоверное количество цветов. В общем, жизнь, после всех трудностей становления и молодых проблем, к определенному возрасту вошла в колею и, по сути, радовала. И мы это ценили, равно как ценили и поддержку друг друга.
Но как же мало нудно для того, чтобы твой, с таким трудом налаженный мир, рассыпался на мелкие осколки?
Ее звали Юлька. Пигалица с короткими взъерошенными волосами и огромными испуганными глазами. На лекциях она всегда сидела впереди и прилежно все записывала. А на зачете вдруг стушевалась, покраснела и стала лепетать что-то бессвязное. «Что же вы, милочка, совсем не готовились? – удивился я. «Готовилась…», — прошептала она. И снова залилась краской. Зачет я ей тогда все-таки поставил, но позволил себе отчитать ее за неумение связно излагать свои мысли. А она, вместо того, чтобы обрадоваться вожделенной подписи в зачетке, неожиданно расплакалась. И убежала, словно над ней посмеялись. Но я тогда особенно не мучился вопросами, что происходит с моей студенткой. Ведь тогда для меня она была одной из многих.
ОНА
Мама всегда мечтала, чтобы я поехала в город учиться. Жили мы одни, без папы – он бросил нас, когда я только еще родилась. И мама сама тянула меня, отказывая себе во всем. Но при всех ее стараниях мне доставалось очень мало. А много ли себе позволишь на зарплату дворника? Даже одежду я носила ту, которую сердобольные жильцы отдавали маме от своих детей. И в школе, увидев свои вещи на мне, девочки фыркали и шушукались, называя меня «нищенкой». От этого со мной никто не хотел сидеть за одной партой. А я еще худенькой была, угловатой, как мальчишка, и не могла дать сдачи обидчикам. Поэтому убегала в туалет и там тихо плакала, пока кто-то из учителей, сердито ворча, не приводил меня в класс. Правда, училась я на одни пятерки, и мама всегда гордилась мною на родительских собраниях.
К семнадцати годам я немного оформилась. Волосы стали гуще и даже начали немного подвиваться, а грудь выросла и налилась. Но все равно я оставалась худой и заморенной, хотя планы у меня были самые наполеоновские. Я очень хотела поступить в университет, причем на самую престижную профессию. И мечтала, как отучусь, заработаю кучу денег и куплю маме все, что она пожелает. И даже туфельки, усыпанные стразами Сваровски.
В отличие от других моих одноклассниц, я поступила с первого раза и не затерялась в огнях большого города. Мне даже дали общежитие, где я благополучно прожила два первых года учебы. Соседки по комнате крутили любовь, а я все училась и не отвечала на внимание парней. За это меня считали «заучкой» и вообще не от мира сего. Глупые, они и не догадывались, что мое сердце безраздельно принадлежит ему.
Разные были у нас преподаватели, но разве кто-то мог сравниться с Михаилом Платоновичем? Я «пропала» сразу — как только он в первый раз взошел на кафедру. Жадно, до боли в глазах, я рассматривала перстень необычного вида, блестевший на его пальце, холеные, с сильной проседью волосы, насмешливо-ироничные глаза за густыми кустиками бровей. Блестящий профессор, способный заставить аудиторию слушать себя так, будто не сухие теоремы доказывает, а поэму читает. А возраст… Да какая разница, сколько ему там лет?
Я ходила на все его лекции и, сидела всегда впереди. Но он меня не замечал. А когда я сдавала ему зачет, то из головы у меня вылетели все исторические даты, и я лепетала что-то бессвязное, хотя предмет прекрасно знала. Но он сидел так близко, всего-то через стол. Кажется, протяни руку и дотронься до его щеки, проведи кончиком пальцев по капризно изогнутым губам… Но нельзя! Он отчитал меня за что-то, но я не поняла. И просто расплакалась от своего бессилия, как когда-то это делала в детстве, сбежала. Наверное, он решил, что я идиотка.
ОН
У нас на кафедре освободилось место лаборантки. «Возьмите Юлечку, — посоветовала коллега. – Уж такая прилежная, скромная, тихая. У девочки только мама, деньги ей очень нужны».
Ну, Юлечку так Юлечку. И только встретившись с новой сотрудницей, я понял, что это та сама пигалица, которая еле-еле сдала мне зачет. Она все также краснела, иногда отвечала невпопад, но работу свою делала хорошо. Я даже со временем стал замечать, что без Юли иногда как без рук. Воистину, она стала мне хорошей помощницей.
Однажды она просто спасла мое реноме перед зарубежной делегацией, которую я должен был встречать в аэропорту. Но, странное дело: когда ее маленькие ручки ловко стирали с моей рубашки злополучное чернильное пят но, я почувствовал некое томление и какую-то непривычную нежность к этому «воробышку». «Как же она красива!». – мелькнуло в голове, но я быстро одернул себя и, нарочито строго отдав поручения, отправился в аэропорт.
Я ехал в машине сидел на банкете, но мысли упорно возвращались к Юльке. После, ругая себя последними словами, я купил бутылку шампанского, пирожные и поехал в институт.
ОНА
Как же мне повезло с этой работой! Я вставала рано-рано, тщательно одевалась и стремглав неслась на кафедру, чтобы успеть управиться с делами и заварить чай своему божеству. Он благодарил кивком и углублялся в свои бумаги. А я стояла рядом и молила: «Ну, посмотри на меня хоть раз внимательнее! Я час для тебя красилась и купила вчера новое платье. Неужели я такая уродина, что ты во мне видишь только студентку и бесполого секретаря?
Месяц-два прошло в разных хлопотах, но божество нисколько не приближалось и даже как будто отдалялось. Только потом колесо Судьбы снова сделало оборот…
Так случилось, что Михаилу Платоновичу срочно надо было встречать какую-то зарубежную делегацию. Ехать в аэропорт он собирался прямо из университета, поэтому с утра пришел при полном параде. И, о ужас, неожиданно обнаружилось, что его белоснежная рубашка заляпана чернилами. «Я же опаздываю в аэропорт! — схватился за голову профессор — Юленька, дорогая, помогите мне чем-нибудь!».
Я в первое мгновение застыла, но потом, неожиданно для себя, приказала ему: «Раздевайтесь!». Холодной водой и простым мылом я тщательно оттерла чернила (фантастика!) и высушила злополучное место. Он уехал, а я, вернувшись на кафедру после лекций, занялась привычной работой. Все было как прежде, но не совсем. Когда я оттирала это дурацкое пятно, то вдруг заметила его взгляд. Он смотрел на меня с каким-то странным узнаванием, будто неожиданно увидел что-то новое и сам удивлялся этому своему открытию. Это длилось всего лишь несколько мгновений, но я поняла или, может, почувствовала, что что-то изменилось в наших отношениях. И мне было очень страшно. И радостно.
Время было позднее, и я уже хотела уходить, как на пороге появился Михаил Платонович. Выпивший, но совсем немного.
«Юля, какая удача что я вас застал! Спешу отблагодарить за помощь». — Он оглянулся на закрытую дверь, достав из портфеля бутылку шампанского и пирожные. – Давайте просто посидим и выпьем шампанского. А вы мне расскажете о себе. А то работаем уже столько времени вместе, а я о вас ничего не знаю.
Мы пили шампанское, он мило шутил и смотрел на меня «тем»
взглядом, который я заметила у него утром. И тут на меня словно что-то нашло. «Я вас люблю. Уже давно , — сказала я. — Люблю!». Видит Бог, я не хотела говорить этого!
«Девочка… — он отшатнулся от меня, словно я призналась в чем-то непристойном. – Ты не должна так говорить, я твой преподаватель и начальник. Да у меня дочери старше тебя!».
«Это неважно, — я съежилась на стуле и закрыла руками лицо, понимая, что глупо было это все, и завтра надо забрать документы из университета и уволиться с кафедры. Но тут же теплые ладони накрыли мои плечи и он отчего-то охрипшим голосом спросил: «Это правда?».
ОН
Я не знал, а, может, уже забыл, как может пробивать, словно электрическим разрядом, от малейшего прикосновения к ее руке. И никогда бы не поверил, если бы мне сказали, что напрочь потеряю голову. От кого? От этой пигалицы с огромными глазами, бормочущей мне в ухо какие-то полудетские нелепости? «Воробушка», как нежно я ее называл». От той, которая так внезапно ворвалась в мою жизнь со своим «люблю?». Морок, наваждение… Но она сладко спала рядом, раскинувшись на нашем узком диване, и я вдыхал запах ее волос, целовал пальчики на ее маленьких ножках, а она сонно смеясь, бросала в меня подушкой.
Первые два месяца были наполнены неописуемым счастьем. Обычная съемная квартира – приют нашей странной любви и мы, словно ошалевшие от этой любви. Позади был откровенный разговор с женой. Она молча выслушала меня и также молча легла на кровать, отвернувшись лицом к стене. И пока я собирал вещи, больше не проронила ни слова, лишь держалась за грудь, словно ей не хватало воздуха. Сердце мое разрывалось от боли, но там, внизу, ждала моя Юлька, без которой я не хотел жить ни минуты, ни секунды. И я ушел. Вернее, сбежал, получив в спину проклятия дочери. Я понимал, что разрушил свою семью и рискую работой. Но это было выше меня, я ничего не мог с собой поделать.
Неужели любовь, как яркая вспышка. Мелькнула, и нет ее. Вскоре я стал замечать, что Юлька не всегда понимает, что я хочу ей сказать, и я все больше раздражался ее наивностью, неумением организовать наш скромный быт и желанием сходить на дискотеку или в кино, вместо того, чтобы провести вечер по-домашнему у телевизора. Конечно, тридцать лет разницы никуда не выкинешь, но эти ее простонародные словечки, жуткое розовое платье, непроходимая дремучесть и провинциальная закомплексованность…
Я стал скучать по жене, нашим милым вечерам перед телевизорам, по даче, увитой цветами… Я уже вовсе не так был готов к разводу и последующей женитьбе. И это угнетало.Угнетало до такой степени, что ночами, когда Юлька засыпала, я набирал номер телефона и слушал в трубке тревожный голос жены. И еще я боялся, хотя твердо знал, что моя гордая, уже почти бывшая жена, в партком жаловаться не побежит. Но сами подумайте: преподаватель, профессор и живет со своей студенткой. Кто бы стал слушать о высоких отношениях и неземной любви?
Как бы там ни было, постепенно я все больше стал задумываться о том, что натворил. И… злился на Юльку, которая втянула меня во всю эту историю.
Однажды, на очередном заседании кафедры, я обнаружил, что забыл очень важные бумаги для отчета перед секретарем парткома. «Коллеги, — сказал я, — придется мне съездить домой за ними». И тут дверь отворилась и в кабинет впорхнула Юлька, держа в руках злополучную папку: «Милый, ты забыл…». Теперь я понимаю, что она сделала это специально, а тогда просто застыл перед ней, как перед Немезидой с ее карающим мечом.
Скандал разразился неимоверный. На меня полились реки грязи: «В храме науки — чудовищный разврат!». И тут Юлька мстительно выступила вперед: «Не смейте кричать на моего мужа!». И это был конец.
ОНА
Я жила как в сказке. Наконец-то этот мужчина, это недосягаемое божество было моим! Я любила каждую клеточку его тела, засыпала в его объятиях и просыпалась от его поцелуев. Я не думала, что со мной будет дальше, но, конечно, мечтала о том дне, когда назову себя его женой. И плевать мне на разницу в возрасте. Женой… Я видела его «вывшею», тайком ее рассмотрела. Холеная, красиво одетая, но как мертвая, несмотря на то, что шла гордо. Мне не было жалко эту женщину, в тот момент я думала только о себе и своем счастье.
Но, наверное, не зря говорят, что на чужом несчастье свое счастье не построишь. Когда все стало рушиться? Я все еще любила его, но одно дело, когда твое «божество» вещает с кафедры. И совсем другое, когда оно в растянутых трениках выходит из туалета.
Он много и часто говорил мне о том, чего я в силу своей молодости не понимала. Я понимала, видела, что это его раздражает. Но говорить так красиво, как он, не умела. Еще я заметила, что он стесняется ходить со мной по улице и через силу ест мою скромную стряпню.
Я видела, что он растерян и не знает, что ему делать со мной дальше. Видела, что скучает по той, прошлой, жизни, а на меня смотрит, как ну ту, что ее разрушила.
В постели тоже не ладилось — он как-то сразу вспомнил про годы и предпочитал спать на соседнем диване, говоря, что там ему удобнее. И, главное, он боялся. Боялся, что узнают коллеги, что дочь никогда больше не заговорят с ним. И еще он ночами, когда думал, что я сплю, стал звонить жене. Просто звонил и слушал ее голос.
И тогда я решила: будь что будет. Он должен хоть что-то решить.И если этот человек так слаб духом, то придется это сделать мне.
Однажды он забыл важные документы. Я взяла их, быстро оделась и поехала в университет. И вошла как раз в тот момент, когда все сидели за столом. Я сказала: «Милый, ты забыл…».
Я видела ужас в его глазах, видела, как он бледнеет и сжимается под гневными словами коллег. И это разозлило меня еще больше. Я гордо встряхнула челкой и «добила» его словами: «Как вы смеете оскорблять Михаила Платоновича? Я — его жена!». А сама молила: «Ну, пожалуйста, скажи им всем, что это так, скажи, что любишь меня, заткни им рты! Это же не разврат, это любовь, ну что ты молчишь?».
И услышала его возмущенное: «Что вы несете! Какая вы мне жена? Между нами ничего не было, и быть не могло!».
А потом он стал задыхаться и осел на пол. «Скорую! – Закричал кто-то». А я пошла забирать свои документы из университета.
Больше я его никогда в жизни не видела. Уехала в Москву, поступила там в институт. Встретила хорошего человека, коренного немца. В девяностые мы эмигрировали в Германию, там сейчас и живу, работаю аудитором. А что было, то сплыло. Чего вспоминать?
ОН
Говорят, я десять дней был между жизнью и смертью, но почти ничего не помню. Врачи сказали — обширный инфаркт, еле вытащили меня с того света.
Когда я очнулся, у моей постели сидела жена. Осунувшаяся и по-прежнему родная. Я взял ее руку, поднес к губам и заплакал.
Не знаю, чего это я так разоткровенничался. Может, пришла уже пора подводить какие-то итоги? Или просто вечер сегодня такой … лунный. Моя жена Валерия рядом со мной – вон, сидит, смотрит, как я что-то пишу. Сорок восемь лет уже вместе. Живем мы дружно. Но только, как сговорившись, никогда не вспоминаем ту безумную историю о …