В прошлом году случилось то, что сразу придало жизни смысл: я стала мамой. Что было до этого? Я, кажется, влюблялась, кажется, работала… почему кажется? Да просто я ни за кого не несла ответственности, пока не узнала: теперь нас двое… и тогда пришлось взрослеть. Быстро, серьезно, безвозвратно… Впервые в жизни мне нужно было за кого-то бороться, я понимала: все, теперь есть человек, который полностью зависит от моих терпения, целеустремленности, здоровья. Папа сыночка остался в прошлой жизни: он был потерян где-то между появлением токсикоза и образованием первых растяжек… вот так мы остались одни.
Потом моя жизнь вдруг разом ушла в подгузники, кормления, бессонные ночи и детский плач. У меня было чувство, что весь день состоит из бесконечных пробежек: с грудью наперевес – к кроватке, и с наполненным подгузником – к мусоропроводу. Иногда как светлый дух появлялась мама, я падала в кровать и засыпала.
Приближалось празднование Нового года. Я чуть не плакала, выбирая дешевые подарки маме с папой. Но дилемма, оставить ли малыша без подгузников, или маму без новых перчаток, решалась однозначно. Было тридцать первое число. Я собирала Артема к родителям: памперсы, бутылочки, одеяльце, простынки, получался огромный баул. Мой малыш громко орал. Мне тоже хотелось орать. Я ему вещи собираю, а он не может хоть 20 минут полежать спокойно.
Метнулась к кроватке с мольбой: «Зайчик, кролик, солнышко, потом накричишься, дай маме вещи сложить». Но разве ему объяснишь? Я взяла сыночка на руки, он был очень горячим.
Не помню, что я кричала в трубку, кажется, что ребенок пылает. Я рыдала в голос, прижимая к себе ребенка, и он от страха заходился криком все сильнее и сильнее. Слава богу, педиатр пришел быстро.
Какое-то огромное темное пятно забрало у меня ребенка и заговорило с ним ласковым голосом, малыш утихомирился. Но я испугалась еще сильнее: что он с ним сделал, почему он молчит? Я смахивала слезы с глаз, чтобы рассмотреть, что делает этот врач. Он задавал мне вопросы: возраст, что беспокоит, что ел, стул… Я успокоилась и снова разревелась: кажется, все в порядке.
Мое умиротворенное состояние врача озадачило. Он объяснял, что это режутся зубки, что такое бывает, температура потому и поднялась, первый зуб лезет под новый год, значит в следующем году у мальчика будет полный рот зубов. Наконец, в ласковом голосе проскользнуло раздражение. Он меня успокаивает, а я себя веду, как ребенок, закатила истерику без повода…
Всхлипнув в последний раз, я глубоко вздохнула и начала рассыпаться в извинениях. Чем больше я говорила, тем четче становился размытый слезами мир вокруг. Фигура человека в белом халате постепенно обрела очертания, я наконец увидела лицо нашего спасителя. У него был очень сочувственный взгляд и очень ласковая улыбка. Он смотрел на меня так, словно обещал: я решу все проблемы.
Он снял пальто, помыл руки и начал показывать, как делать ребенку массаж десен. Артем кусал его палец, а врач давал мне инструкции: возьмите у меня из саквояжа пузыречек, нет, не тот, да… накапайте себе 20 капель. Не бойтесь, это валерьянка.
И мне уже начало казаться, что это так естественно – рыться в его саквояже и подавать ему валерьянку, что я могу рассказать ему всю свою непутевую жизнь. Что только он поможет и защитит, что ему одному в целом мире не наплевать, что я одна, что никто не согревает меня ночью, что некому прибить книжную полку над кроватью, что мне некого ждать дома с работы и некому варить щи.
Этот мужественный, не слишком красивый человек с теплой-теплой улыбкой мимоходом пособирал разбросанные вещи Артема и разложил их на кровати. Если бы рядом сейчас была моя мама, она бы сгорела от стыда. Честно, я убираю, но я же собираю малыша к родителям, вот вещи и разбросаны по всей комнате. Я рассыпалась в извинениях за беспорядок в квартире.
Про себя я извинялась еще и за беспорядок в жизни: за то, что сходилась не с теми людьми, за то, что не ждала его, за то, что не верила, что встречу. И вот сейчас я безвозвратно поняла, что сто раз была права мама, когда говорила, что сделанного не воротишь, что только себя можно винить за все неудачи в жизни. И в том, что я стою сейчас в неубранной комнате, непричесанная и зареванная, тоже моя вина. Но извиняться сразу как-то расхотелось.
И вообще захотелось, чтобы он поскорее ушел. Только мысль о сыне заставила меня продолжить разговор: что делать, как, что купить? Прорезыватель? А где его взять? Нет, в аптеку я сейчас не смогу пойти. Гели для десен, они тоже продаются в аптеке? А попроще что-нибудь? Кусок яблока или моркови охладить и дать ребенку? Массаж? Такой, как вы делали? Просто водишь по десенкам пальцем и все, да? Только руки предварительно помыть… да, хорошо.
Доктор объяснял мне, что делать. А я все удивлялась, почему в его всепонимающих глазах нет презрения к этому неумелому пугалу напротив.
Он поднялся, надел пальто.
— Ладно, у меня еще три визита.
— Извините, — отчаявшись, пробормотала я. — А можно я вам позвоню, если у меня появятся вопросы?
— Я вам сам позвоню.
И ушел, не спросив у меня номер телефона.
А я вдруг подумала: откуда он взялся. Ведь наша врач – очень милая женщина, Елена Михайловна, она к нам постоянно ходит. Вдруг он больше не придет? Ну и не надо… Я сильная, просто показалось, что может быть по-другому… Но у меня есть сын, он сейчас главный мужчина в моей жизни, и он вырастит таким, как этот, умным, терпеливым, сильным. Умный и терпеливый вернулся через полчаса. Забыл у нас перчатки.
Потом он еще много чего забывал, пока не остался насовсем. И теперь детский доктор у нас дома живет.