Тот день с утра пошел кувырком. У Тани и раньше бывали такие дни, когда все летело из рук и она, как ехидничала мама, представляла нешуточную опасность для окружающей среды. Но этот день был особым — день свадьбы Вадимки. Только невестой на той свадьбе была не она, Таня, а ее собственная сестра. Что ж, так получилось….
Закрыв глаза, она попыталась представить своего несостоявшегося жениха: кошачий разрез темных обволакивающих глаз, чуть вьющиеся волосы, четкий контур губ, сильные, уверенные руки…
Красавчик, уверенный в том, что у любой девчонки, на которую он обратит свой благосклонный взгляд, тут же екнет под ложечкой, и голова пойдет кругом. Впрочем, так оно и было — не постеснялась же сестра после всего того, что знала о них, ответить ему «да»! Что в нем восхищало Татьяну, так это полная его беспринципность, безграничная и беззастенчивая. И именно это рождало в ней невольный, но сильный протест, заставляя сыпать колкими шуточками и все время доказывать, что не очень-то она его ценит. Да и ценила ли на самом деле?
Скорее, считала ниже своего достоинства в чем-либо убеждать. Она хотела покоя, ровных отношений, а он все время вталкивал ее в водоворот страстей, притягивая и отталкивая одновременно. И это было одной из причин, по которой Таня так легко согласилась на разрыв.
Теперь же его старательные попытки набиться в родственники и добиться признания, что она не держит на него обиды, лишь злили ее, не верившую во внезапное пробуждение совести у парня, не очень-то раньше вникавшего в чувства других людей. Но, порой, с удивлением убеждалась, что он и правда мучается ощущением вины, инстинктивно чувствуя, как больно ей сделал. А ведь она так старалась скрыть эту боль!
Утро Таня провела на базаре в тщетных поисках сногсшибательного наряда — желание блистать, затмить всех сжигало ее уже целый месяц. Не то, чтобы она была особенно тщеславной или кокетливой, но свадьба сестры — это особый случай. И не только потому, что все вокруг считали их соперницами в любви. Соперничество прошло, но теперь ее безмерно раздражали снисходительно-жалостливые взгляды окружающих, намекавшие о том, что они, то есть окружающие, восхищаются ее гордостью и своей деликатностью.
В этих взглядах так и сквозило: «Смотри, какие мы хорошие — ни словом не напоминаем тебе о твоей несчастной любви!» И каково было ей, кого считали проигравшей, ждать этой свадьбы!
Нет, она будет самой веселой и беззаботной подружкой невесты и ни один из этих, сочувствующих, не посмеет пожалеть ее!
Задумавшись, она машинально шла мимо прилавков, но найти в ворохе ширпотреба то, что одобрил бы ее придирчивый вкус, оказалось делом нелегким. Таня перемеряла уже три платья, опрокинув при этом вешалку и оторвав пару пуговиц, ободрала кожу замком на спине и совсем, было, отчаялась.
И вдруг, неожиданная удача! Изящный костюм из легчайшего, изумрудного шелка — как раз к ее глазам! Она долго любовалась собой в потускневшее, с отколотым краешком зеркало, и, спохватившись, полезла в сумочку, с огорчением вспомнив, что, кажется, забыла дома деньги. Вечная история! Едва упросив продавца отложить этот костюм хотя бы на час, она опрометью бросилась на остановку, представляя, как сестра, пусть и невеста, будет в своем ворохе белых кружев выглядеть бледной куклой по сравнению с ней. И пусть тогда жалеют!
Напоенную солнцем тишину троллейбуса нарушало лишь жалостливое жужжание неизвестно как попавшей сюда осы, тщетно пытавшейся вырваться к свету и теплу сквозь пыльное стекло. Тане снова стало грустно и внезапно пришло в голову, что она — та же оса, которая стучится в стекла человеческого непонимания. Но оса все жужжала, и, разозленная этой внезапной ассоциацией, она захотела разрушить невидимую связь — в чересчур солнечной, чуточку нереальной атмосфере троллейбуса, оса была наваждением, символом, знаком.
Естественно, что ни носового платка, ни салфетки при ней не было, и Таня аккуратно взяла насекомое за жесткие крылья. Осторожно, стараясь не упасть, она подошла к люку и буквально наткнулась на пристальный взгляд высокого, как и Вадимка, парня.
В это мгновение произошло сразу два события: оса, вырвав, наконец, крыло из плена, все-таки ее ужалила, и, инстинктивно разжав пальцы, Таня, не удержавшись на ногах, уткнулась носом незнакомцу прямо в грудь, близко-близко увидев пуговицу на его рубашке. Она подняла глаза, и, потирая ужаленный палец, жалобно сказала:
— Вот и делай после этого добро…
И парень понимающе улыбнулся, не разжимая кольца рук. Из троллейбуса они вышли вместе. Олег, так звали незнакомца, проводил ее до подъезда, потом до квартиры… И расстаться с ним было совершенно невозможно.
Весь вечер они провели вместе: бродили по городу, дурачились. А после пили чай у нее на кухне, не обращая внимания на тихое ворчание мамы о нежелательности поздних визитов. Она показывала ему фотографии своих друзей, коллекцию календариков с кошками, понимая, что эта встреча не случайна и что впереди у них много-много радостных, чудесных дней.
Отложенный к свадьбе костюм? У нее совсем вылетело из головы, что она ехала за деньгами. Теперь о костюме думалось лениво, как о чем-то незначительном, никакого отношения к ней, стоящей на пороге новой, прекрасной жизни, не имеющего. И о Вадиме, и о предстоящей его свадьбе — тоже. Расстались они только поздно вечером, и она, ликуя в душе, клятвенно обещала позвонить ему на следующий день — сразу же после занятий.
В институте однокурсницы, кое-что знающие и привыкшие в последнее время видеть Таню хмурой и озабоченной, с удивлением вглядывались в ее оживленное лицо, перешептываясь о том, что странная она какая-то, неестественная.
«Переживает!» — таким был общий жалостливый приговор. Но Тане было все равно. Она мечтала, как через два часа позвонит Олегу, как он сразу же поднимет трубку, и голос у него дрогнет от волнения. А потом они пойдут гулять, и все звезды в этот вечер будут сиять лишь для них.
Только бы скорее летело время!
У выхода из корпуса она столкнулась со своим давним другом, Сашкой.
— Что-то ты сегодня сильно веселая? У тебя все в порядке? — с тревогой поинтересовался он.
— Черт! И до него донесли! — раздраженно выругалась Таня про себя, но вслух, с ослепительной улыбкой, сказала: — Да.
— Точно?
— Точно! Все отлично, просто великолепно, а скоро будет еще лучше! – Таня снова подумала о вечерней встрече. — Ладно, пока, вон трамвайчик идет, — крикнула она, увидев выворачивающий из-за угла, предупредительно звенящий трамвай, и вприпрыжку бросилась через дорогу на остановку.
Она не обратила внимания на такой пустяк, как отсутствие людей в салоне, и на то, что озабоченный вожатый и не думает тормозить. Она думала о глазах Олега, когда, зацепившись носком туфельки за рельсу и всплеснув руками, с придушенным восклицанием стремительно опрокинулась в туманящую пустоту ужаса. И уже не услышала отчаянное Сашкино: «Танька, стой!». А по тротуару, бело-красными голубями, порхали выпавшие из сумочки тетрадки, исписанные аккуратным почерком…
Двадцать лет спустя
В купе стремительно глотающего километры международного поезда сидели двое. Один из них, высокий, еще привлекательный седеющий брюнет, рассеянно смотрел в окно. Другой, тоже высокий, с глубокими залысинами и нервным, утомленным лицом, старательно отводил глаза от непрерывной нитки рельс, струящейся за окном. Застарелая тоска затравленным зверьком дремала в его глазах.
Наконец он не выдержал и попросил разрешения опустить штору и извинительно произнес:
— Прошло двадцать лет, а я так и не смог приучить себя спокойно глядеть на рельсы. Трагедия, разрушившая мою жизнь, слишком связана с ними, и каждый взгляд туда, — он кивнул на окно, — напоминает мне о случившемся.
Впрочем, я и так ни на минуту не могу забыть об этом.
Уединенность купе, мерный, негромкий стук колес, неяркий свет и та особая доверительность случайного дорожного знакомства как нельзя лучше располагала к душевному разговору, после которого легко, пусто внутри. И не гложет опасение, что случайный собеседник использует твою исповедь тебе во вред. И сейчас
Брюнет, понимающе улыбнувшись, осторожно произнес:
— Любовь?
— Если бы я знал! — горько воскликнул его спутник. — Она решила уйти из жизни за два дня до моей свадьбы, и моя невеста, ее сестра, так и не простила мне этого. Вся жизнь отравлена сознанием вины, и каждый день я задаю себе все один и тот же вопрос: «Почему?»!
— Вы, наверное, очень любили ту девушку…?
— Знаете, за двадцать прошедших лет я так и не смог ответить себе на этот вопрос. Иногда мне кажется, что нет, не любил, иначе не собрался бы жениться на другой. Иногда я уверен, что ее-то одну и любил в своей жизни.
Понимаете, между нами была странная, невидимая, но осязаемая связь. А она… Она была слишком гордой, чтобы показать, что относится ко мне серьезно. Шуточками все колола, независимость свою показывала. Хоть бы взглядом намекнула о своих чувствах! Ну и захотелось… насолить. Она молчала и улыбалась, когда я сказал, что женюсь на ее сестре. А потом бросилась под трамвай и поставила точку. — Задохнувшись, он рванул ворот рубашки и полез в карман за валидолом. — Скажи я в какой-то момент два слова, и жизнь пошла бы по-другому, совсем по-другому. Я не знаю, можете ли вы понять. Разве что, если любили…
— Быть может, я понимаю вас лучше, чем кто-либо, — задумчиво сказал брюнет. Потом, как бы решившись на что-то, продолжил. — Да, я любил, любил единственный раз в жизни — полно, глубоко, всепоглощающе. С первого взгляда я не сомневался в своих чувствах и не задавал себе вопросов.
Я встретил ее в тот день впервые и даже подумать не мог, что больше никогда ее не увижу… Господи, ну почему она не позвонила! Сколько лет я задаю себе этот вопрос и двадцать лет не могу простить ей этого…
Мы познакомились в троллейбусе. Она сидела ко мне спиной, и в салоне было светло от сияния ее волос. Я все пытался заглянуть ей в лицо. А она вдруг повернулась ко мне, держа в руках осу. Она хотела выпустить ее в окно, а оса ее укусила…
Наверное, мы о чем-то говорили, но я плохо помню все остальное, знаю лишь то, что такого почти нереального ощущения полного счастья, сумасшедшего, ликующего счастья, больше в моей жизни никогда не было. Месяц я ждал звонка, потом стал искать ее квартиру. Но эти чертовы типовые дома, мертво стоящие вдоль параллельных улиц параллельными рядами! Я напрочь забыл номер ее квартиры, в которой был только раз.
Я обошел около ста квартир, заходил в каждый подъезд, поднимался на седьмой этаж. Знаете, я так и не нашел ее… Конечно, я давно женат, у меня двое детей, но до сих пор в каждой встречной женщине тщетно надеюсь угадать ее черты. Я не верю, просто не могу поверить, что больше никогда ее не увижу.
И все думаю: «А вдруг встречу? Это может быть где угодно: в метро, на улице, в магазине». И каждое утро я встаю с надеждой, что сегодня, вот именно сегодня, встреча состоится.
Дверь отворилась и вошла молоденькая проводница в строгой синей форме, и от сияния ее волос стало светлее в купе…