Сегодня воскресенье, и у Аллы есть целых свободных полдня – великое счастье! Муж на дежурстве, дети со свекровью, и наконец-то можно выбраться к Тане. Хоть ненадолго. Еды домашней привезти, просто поболтать.
Таня лежит в больнице. В столицу ее привезли из Аллиного родного поселка, где они вместе провели детство. Сказали, что здесь ей будет лучше и вообще легче.
— Легче… — Алла грустно улыбается. Вот уже второй год Таня живет с трубочкой в животе. С помощью трубочки ее присоединяют к специальному аппарату, чтобы прокачать очищающий раствор, заменяя неработающие почки. Кажется, это называется перитониальным диализом…
Заглянув в палату, Алла замечает, что к ее приходу подруга надела
симпатичную блузочку и даже немного подкрасилась. Танька! Только бы не сорваться, только бы она не поняла, как мне больно видеть ее… такой.
— Ну, ты, уже молодцом! И при макияже! – Алла говорит это слишком бодро.
— До чертиков надоели больница и халат! – На отекшем Танином лице появляется радостная улыбка – она так ждала подругу!
Много лет Таня решает уравнения: как совместить необходимость подключаться к аппарату через каждые три часа с естественным желанием молодой женщины жить полноценной жизнью, хорошо выглядеть и иметь семью? Как уравновесить катастрофический дефицит сил и массу жизненной энергии, мизерную пенсию по инвалидности и цены на лекарства, задержки растворов на таможне и острую необходимость в этих растворах…
За годы решения таких уравнений Таня стала ходячей энциклопедией по выживанию, медицинским справочником и сестрой милосердия в одном лице. Она знает, как «вымыть» голову в больнице без воды и как вывести человека из комы. Знает, как утешить, если другому так плохо жить, что и жизни этой совсем не хочется…
Пока у Тани лишь одна соседка — молодая женщина по имени Нина. Симпатичная блондиночка, которую не портят даже отеки. Вздутый Нинин животик делает ее похожей на беременную. Две недели назад Нине сделали операцию и вставили в него такую же трубку, как и Тане. И теперь Нина мучительно привыкает к диализу.
Пока подруги тихо беседуют, она с трудом дожидается времени залива раствора. Как трудно и долго порой тянуться 10 минут! Нина вертится на скрипучей кровати, закусывает губу. Ей все хуже.
— Девочки, извините. Таня, что мне делать? Еще 30 минут до перелива. Не выдержу. – Она с мольбой заглядывает Тане в глаза.
— Переливайся сейчас. Первое время можно переливаться по надобности, — Таня помогает Нине подключиться к аппарату, и сочувственно смотрит на съежившуюся хрупкую фигурку.
— Больно, — стонет Нина. — а еще говорили, что диализ облегчит ей жизнь!
— Это вначале больно. Втянешься – будет нормально, и отеки меньше станут.
Таня говорит уверенно. Она похожа на маму, склонившуюся над больной дочерью.
Однако привыкание к диализу волнует Нину меньше, чем отношения с Сергеем. Конечно, она ко всему готова. Но…
— Нормальная реакция, ведь он увидел тебя сразу после операции, а это непривычно. Конечно, растерялся… — утешает Таня.
— Но он же все знает! И когда сходились, знал про мое состояние. Ну, правда, я сама не думала, что до диализа дойду. Вчера, девочки, мама приходила – мыться мне под душем помогала. Я как увидела себя голую в зеркале, чуть не упала: такой рахит с большим животом и тоненькими ножками, а глаза от отеков – как щелочки. Я захохотала, как сумасшедшая. Говорю маме: «Смотри, какой рахитик! Правда, смешно!» А мама… заплакала. Неужели я действительно такая страшная? Представляю, как испугается Сергей!
— Страх пройдет. А принял он тебя уже давно. Такую, какая ты есть.
— Да-да, — быстро соглашается Нина. Но в ее голосе чувствуются тревожные нотки.
— А как нам с Сергеем теперь жить? На меня и лечь нельзя. Живот болит – не дотронуться. И трубка еще…
— Живот все время болеть не будет. А трубка не мешает. Мы же живем с мужем. Я тебе расскажу, как можно устроиться, — опять вносит ясность Таня в волнующий вопрос.
Сергей звонит через полчаса. Нина что-то тихо шепчет ему в красивый серебристый смартфон и светлеет лицом.
— Любит и ждет! – торжествующе сообщает она чуть позже. В глазах у нее появляются искорки – она уже забыла и про боль, и про диализ. Счастливая!
Ужинать девчонки садятся поздно. Стол вкусный: домашняя еда, пасхальные булки, десерт. Всем весело, будто Нина ухитрилась раздать каждой по частичке своего хорошего настроения. Таня вспоминает, как год назад в зарослях больничного сада вот так же пели соловьи.
— Кто бы подумал! Соловьи, в городе, рядом с оживленной дорогой! Соседка мне еще тогда не поверила, и мы даже поспорили на что-то. Но когда снова послышалось пение, она выглянула из окна и заявила, что где-то спрятан магнитофон. А прямо перед ней на ветке сидел соловушка и заливался от души. Вот смеху-то было!
Вспоминая эту историю, Таня улыбается. Она раскраснелась, и даже немного стала похожа на ту, прежнюю Татьяну. И у Аллы снова сжимается сердце от боли за подругу.
— Поздно, — спохватывается она. – Пойду уже…
— Алка, тебя же сегодня увольнительная! Может, останешься ночевать? – просит Таня. — Сегодня выходной, никто и не заметит. Вон, три свободные кровати – на выбор.
— А, была, ни была! – Алла бесшабашно встряхивает головой и, немного смущаясь, начинает раздеваться. Причина смущения выявляется сразу:
под тонкими Аллиными колготками видны зеленые мужские трусы.
— Вот, муж отдал. Ему малы, а мне после родов как раз такие, высокие удобны – хихикает Алла.
— А что, тебе идет. Животик вжимают, как корсет, — смеются девочки, с уважением глядя на нее. Диабетик, а двоих родила. Нелегко же ей детки дались! И понимающе, совсем по-старушечьи качают головами:
— Ох, нелегко…
Выключив свет, они еще долго шепчутся, рассказывая забавные истории и припоминая милые казусы, пока сон не накрывает их своим теплым одеялом.
Ранним утром Алла торопливо идет к остановке по соловьиному саду. Среди прошлогодней травы видны совсем уже распустившиеся солнышки мать-и-мачехи. На минуту Алла останавливается возле них «поздороваться» и спешит дальше — вот-вот с ночного дежурства вернется муж. И надо приготовить завтрак, простирнуть кое-что, забрать детей от свекрови …
Она торопится закружиться в хороводе привычных домашних дел, но мысли упорно возвращаются к подруге, оставшейся в палате с белыми, грубо покрашенными стенами. Алла не знает, что это был один из дней последней ее весны. И как же хорошо, что они прожили его вместе.