За стеклом танцевала поземка. Колючие снежинки яростно сыпались на мерзлую землю, быстро скрывая за серо-белой пеленой неприглядье запущенного дворика: ржавый остов старенького «Запорожца», жалкий палисадник с чахлыми кустами, полуразрушенную песочницу…
Катя отошла от окна и с ногами забралась в глубокое кресло. «Тогда тоже шел снег — первый с начала зимы», — подумала она, ощущая, как горлу подкатывает знакомый комок. И удивилась странности того, что первый снег для кого-то может быть последним. Ровно год прошел, а будто вчера это было. Белые снежные сугробы, глубокие следы торомозного пути и искореженные останки автомобиля, откуда спасатели извлекали тело того, кто целых пять лет и два месяца был ее мужем. Как же она прожила этот страшный год? С ним и… без него?
Вздохнув, Катя выбралась из своего кресла и осторожно открыла дверь в спальню.
Странно, Алеша все равно ничего не слышит, а она ходит на цыпочках, будто боясь потревожить его сон… слишком глубокий сон…
Она подошла к кровати и, привычно подоткнув одеяло, погладила мужа по волнистым, сильно отросшим волосам. Ее взгляд скользнул по темным завиткам на груди, широкому развороту все еще налитых мышцами плеч, четко очерченному контуру губ. Алешка… Ты лежишь так уже целую вечность! Просто лежишь и смотришь в потолок. Где ты сейчас, Алешка? По каким ты бродишь мирам? Ты хоть чувствуешь, когда я прикасаюсь к тебе?
— Послушайте, вы еще молодая, — уговаривал ее пожилой степенный доктор. – Такие повреждения мозга необратимы, понимаете? Сдавайте мужа в интернат, пока есть возможность, иначе вымучаете и себя, и… его –- он кивнул на белый кокон на кровати, весь обмотанный проводами и трубками,
—Нет! – Только не это! – словно подстреленная птица, она билась в руках дюжей санитарки, проклиная судьбу и моля ее о снисхождении. – А может, случится чудо! Ведь так бывает, я знаю!
— Милая девочка, — устало сказал доктор. – В вашем возрасте пора бы знать, что чудес на свете не бывает. Ваш муж обречен. Понимаете, об-ре-чен! При хорошем уходе он может прожить еще десять или тридцать лет, но он никогда не будет таким, как прежде. Хоть это вы понимаете?
Эх, доктор-доктор, что ты знаешь о нас? Да и откуда тебе знать, что, кроме Алешки у меня в целом свете ни одной родной души! Ты не ночевал на вокзале, доктор, тебя не пытались купить и ты никогда не голодал… Что ты можешь знать, клистирная ты трубка!
Она была круглой отличницей и такой же круглой сиротой. Потому что вряд ли можно считать родной сильно пьющую тетку, которая, польстившись на «сиротские» деньги взяла к себе племянницу. Никто не мог понять, как в старой разваленной хате с провалившимися половицами и кислым запахом немытого белья, мог вырасти столь хрупкий цветок. Но девочка оказалось умненькой, хорошо училась и даже в обносках выглядела настоящей принцессой. «Красивая, — вздыхали сердобольные соседки, провожая взглядом ладную Катину фигурку — в мамку свою пошла, земля ей пухом…». «Ох и кралечка у тебя растет, Петровна, — гадко ухмылялись теткины собутыльники, жадными глазами ощупывая рано развившуюся высокую грудь и округлые бедра. Катю передергивало от пошлых намеков, и, громко хлопнув дверью, она вылетала из дома. Она знала, что сегодня, впрочем, как и вчера, и позавчера, ей снова придется отсиживаться в сараюшке, опасаясь домогательств пьяных мужиков. Быстрее бы уехать из этого опостылевшего поселка! В новую, светлую-пресветлую жизнь!
Вспомнив, как ехала в столицу поступать в театральный, Катя горько улыбнулась. И с чего это она вбила себе в голову, что может стать актрисой? Поступала бы как все – в техникум или институт, так нет же, на актерский захотела. Ну и провалилась.
К тетке возвращаться было нельзя, но без прописки нее никуда не брали, а строгая немолодая уже женщина, у которой Катя снимала комнату, выгнала ее сразу же, как только закончились деньги.
Целую неделю голодная Катя ночевала на вокзале, а днем бродила по городу, безуспешно пытаясь найти работу. Пока не встретила Ашота… Смуглый южанин показался ей добрым – отвел в кафе на рынке, где был хозяином, накормил до отвала и даже предложил работать посудомойкой. За кров и еду. Только не сказал еще об одной, самой главной обязанности…
— Ты что, еще целка? – присвистнула подавальщица Ленка. – То-то, смотрю, Ашотик тебя привел…
— Нет, он хороший. –- возмутилась Катя. – У него же дети, жена. Сам фотографии показывал. Зачем ему я?
— А затем! – Отрезала Ленка. И, посуровев, добавила:
— Здесь все через это проходят. Ясно?
Ленка и впрямь оказалась права. Через день, зайдя в подсобку, хозяин, жарко дыша ей в лицо чесноком, коротко приказал:
— Пора, дэвочка, должок отдавать. Ну!
— Не надо, пожалуйста, не надо – плакала она, понимая, что ей уже не вырваться из цепких рук.
— Ты, дэвочка, должэн мне дэньги, — кричал он, сдирая с нее джинсы. – работать не умэешь, ешь много… Давай, сдэлай дяде хорошо!
— Сколько? – неожиданно прозвучал мужской голос. – Сколько она тебе должна?
Высокий темноволосый незнакомец насмешливо смотрел на замершего, словно застигнутый врасплох зверь, хозяина.
— Иди отсюда, — ощерился Ашот. – Нэ мешай.
— Уйду, — покорно кивнул мужчина,— но с меня тебе тоже должок.
Дальше Катя помнила смутно: как, словно мячик, хозяин отлетел к стене, как незнакомец платком вытирал перепачканную в его крови руку, как бросил ей джинсы и потянул за собой. Разве могла она тогда подумать, что, растрепанная и зареванная, именно сейчас она идет в ту самую счастливую-пресчастливую жизнь, о которой так долго мечтала!
На улице ярко светило солнце, галдели воробьи, а глаза у ее случайного спасителя были темно-зеленые, с рыжими золотистыми точечками у радужки.
— Испугалась? – спросил он все еще всхлипывающую Катю. – Давай домой отвезу. Где ты живешь?
— В подсобке…, — пробормотала Катя. – Вернее, жила…
Ей было стыдно стоять перед ним, но в то же время она боялась, что он сейчас кивнет ей и растворится в толпе. Таких сильных, уверенных в себе мужчин Катя еще никогда не видела. И потом, от него так вкусно пахло…
— Ну тогда пойдем, принцесса, — озадаченно сказал он и, вкладывая ее пальчики в свою большую ладонь представился. – Алексей.
Он поселил ее в своей квартире, нашел ей работу и уговорил готовиться на заочное в институт. И даже пальцем не тронулся, пока она сама не пришла к нему. «Малыш, — я вовсе не добрый ангел, — шептал он, уткнувшись в ее горячее плечо, — я просто понял, что эта испуганная заплаканная девчонка – моя. На всю жизнь!».
«Твоя, твоя, — смеялась Катя, вдыхая аромат крепкого мужского тела и сильнее прижимаясь к мужу. Слушай, а твои родители не разозлятся, когда у приедут из своей Канады и узнают… обо мне?
— Не разозлятся, — улыбался он в темноте, – Разве ты можешь кому-то не понравиться?
В годовщину их знакомства в небо взмыли двести воздушных шариков, на каждом из которых было написано «Люблю!». А когда Катя однажды в горах вывихнула ногу, он целых десять километров тащил ее на себе. А когда…
Бой старинных напольных часов, доставшихся Алеше от деда, вывел ее из задумчивости. «Ого, половина первого! – встрепенулась Катя. Надо украсить елочку, а потом покормить мужа и протереть его маслом от пролежней. Она с грустью подумала, что сегодня массажистка не придет, потому что 31 декабря ей не до работы. Но массаж и уколы, которые съедали все ее деньги, Алеше очень нужны. Вот и новый доктор сказал, что все возможно… Катя боялась в это верить, но ей показалось, что вчера кончики пальцев мужа дрогнули. А сегодня, когда она утром переворачивала его, он словно помогал ей…
Повеселев, Катя достала с антресолей аккуратно сложенные новогодние игрушки. Вот эту звезду они покупали вместе с Алешей. Он тогда еще пошутил, что их будущему сыну она понравится. А вот этот шарик…
В дверь настойчиво позвонили, и Катя, поморщившись, пошла открывать. «Опять Алик, — досадливо догадалась она, машинально закручивая длинные светлые пряди волос в тугой узел.— И принесла же его нелегкая!
Алик, когда случилась беда, дежурил у постели мужа в больнице, помогал деньгами, искал Леше массажистку, врачей… Он был до приторности безупречен, этот Алик, но Катя почему-то не радовалась его заботе. Ей все время казалось, что Алик делает что-то не то. Или…не так? Он не должен был смотреть на нее таким взглядом, не должен был, словно невзначай, касаться ее плеча, не должен был делать ей дорогие подарки. Хотя бы из-за дружбы с Алешей…
— Привет! С наступающим! Чаем напоишь? – в его волосах искорками поблескивали таящие снежинки, греческий, столь любимый многими женщинами профиль, был словно вычеканен из меди. И весь он словно лучился энергией, здоровьем, каким-то безмятежным спокойствием удачливых людей.
— Нормально… —Катя достала гостевые чашки и поставила на газ чайник. – Елочку вот украшаю. К празднику.
— Дома будешь? – он пристально глянул на нее и, решившись, сказал то, чего она боялась. — Я хочу встретить Новый год с тобой. Вдвоем. Ты и я, больше – никого!
— А он? – Катя резко встала и зашагала по кухне. – Он для тебя не человек, да? Ты его в расчет не принимаешь? Ты же был его лучшим другом, Алик…
— Он уже не человек! Пойми, это просто кусок плоти, который когда-то был Алексеем. Его нет, совсем нет! А ты можешь жить. И любить…
— Тебя, что ли? – усмехнулась Катя.
— А хоть бы и меня. Катенька, милая… — жарко зашептал он, подойдя к ней близко-близко. – Неужели ты не видела, неужели не замечала, что я… За что ему все?
Горячая волна обдала Катю с головы до ног – собственное тело предавало ее. В конце концов, у нее целый год не было мужчины, целый год никто ни разу не обнял ее, не прижал к себе…
— Уходи! – она открыла входную дверь и выкинула его шапку за порог. – Мне жаль, что ты был его другом!
— Ты еще попросишь меня, монашка! — зло выкрикнул Алик. – Оставайся со своим куском мяса. Если не противно…
Нет, не противно. Вечером она накрыла стол, зажгла свечи и, подумав, поставила еще одну тарелку – для Алешки. Шампанское немного вскружило ей голову, но она помнила, что перед сном его еще раз нужно накормить.
«Хорошо, что хоть глотательный рефлекс сохранился, — размышляла Катя, осторожно зачерпывая ложечкой жидкое пюре. Как он мог назвать тебя куском мяса! Ты же у меня такой красивый…». Она нежно взяла безвольную руку мужа и прижалась к ней щекой, чувствуя, как к глазам снова подступают предательские слезы. Хоть бы одно словечко, один жест! Ты слышишь меня, милый?
— Катя, — прошелестело тихо-тихо.
Она замерла, ей показалось, что она сходит с ума. Она давила в себе безумную надежду и все же…надеялось. Медленно, словно боясь расплескать что-то очень драгоценное и чувствуя, что сейчас потеряет сознание, Катя повернула голову и увидела ясные, такие же как прежде глаза Алексея.
— Катенька, — повторил он. – Я вернулся!
Старинные часы ожили и, натужно хрипя, стали отбивать первые, более счастливые для них секунды Нового года…